Та сторона, где ветер [с иллюстрациями] - Владислав Крапивин

– Владика видели.

– Ну? – хмуро сказал Генка.

– Ген, он с Иваном Сергеевичем шел. Они в Одессу поедут и адрес у тебя спрашивали, где остановиться! – сразу выпалил Илька. Не любил он долгих предисловий и хитрого молчания. – Он говорит, что письмо ждал, а теперь надо ехать самим. И Владик просил зайти. Ты зайди. Зайдешь?

– В Одессу едут? – переспросил Генка.

– В Одессу, – сказал Яшка и усмехнулся.

Генка стоял спиной к окну и смотрел по очереди на ребят. Яшка с ненастоящим равнодушием оглядывал углы. Илька смотрел на Генку большими честными глазами. Он хотел только одного: чтобы все было по-старому, чтобы высоко в небо поднялись два самых хороших змея – «Фрегат» и «Кондор», чтобы все радовались и не было непонятной тревоги.

– Значит, в Одессу… – повторил Генка.

Он один из трех понимал все до конца. Владик слышал разговор отца и Генки – только так можно было объяснить этот неожиданный отъезд. Владик слышал. Этого было достаточно. Он узнал, что есть возможность снова увидеть свет. Крошечная возможность, один шанс из тысячи, но есть. Ну а остальное ясно. Ведь это же Владька! Уж если он что-то задумал…

Да, но какое письмо? Может быть, Владькин отец переписывался с врачами? Переписывался, а от Владьки скрывал… И от него, от Генки, скрыл заодно. Или не успел сказать…

– Вы с Владиком поругались? – тихо спросил Илька, не отводя глаз. – Поругались, да?

«Что ты городишь!» – хотел прикрикнуть Генка, но глянул в напряженное лицо малыша и только молча покачал головой.

– Пойдешь к нему? – настойчиво продолжал Илька.

– Конечно, – мягко сказал Генка. – Вот только два предложения переведу. Я уж давно у него не был. Зубрю да зубрю.

Ответ успокоил Ильку. Было только непонятно, зачем уезжает Владик.

– Зачем им в Одессу? – спросил он.

– Ну, Илька, – сказал Генка, – я же не был еще у него. Схожу узнаю… Скажу тогда.

Яшка у порога негромко хихикнул:

– А сейчас не знаешь?

Генка промолчал.

– Ген, а у меня мой змей упал, – печально сообщил Илька. – Я ведь сам сделал. Хороший такой «Тигренок». Хорошо сначала летел, а потом в огород упал. Там хозяйка… – Он опустил голову и покраснел. – Связываться с ней, что ли…

– Да, змей… – повторил Генка.

Он шагнул мимо Ильки, опустился на колени и с шелестом вытянул из-под дивана «Кондор».

– Вот, возьми. Мне сейчас ни к чему.

– Мне?! – шепотом спросил Илька.

– Тебе.

Он встряхнул пушистую мочалу хвоста, провел пальцами по туго натянутой бумаге. Крепкий был змей, хотя мотали его ветры немало и не раз он ударялся о телеграфные столбы…

– Лучше бы отдал мне, – подал голос Яшка. – Илька его все равно угробит.

Генка не стал отвечать на такие слова.

Илька тоже молчал. Боролись в нем сомнения.

– Да… – произнес он наконец. – А ты тогда говорил: самому надо делать. Это же я не сам…

– Ну и что? – Генка протянул ему змей. – Ты ведь помогал, бегал за дранкой и еще притащил кусок рогожи, когда не хватило мочалы. Значит, вместе делали. Потом сделаешь другой. А пока бери.

Илька взял. Мог ли он отказаться от прославленного «Кондора»!

Черный змей, разрисованный белыми зубцами, был похож на квадратный индейский щит. Илька скрылся за этим щитом – торчали только тонкие, в светлых царапинах ноги и голова со взъерошенной челкой и счастливыми блестящими глазами.

– Ген, – сказал Илька, нерешительно улыбаясь, – а можно, я сделаю для него свой позывной сигнал? Или пусть два: твой и мой. Можно?

– Делай свой, – сказал Генка.

Илька уже нетерпеливо пританцовывал: новая радость появилась у него и он спешил.

– Я побегу?

– Беги.

Генка больше не думал о «Кондоре». Он думал о Владике. Только о нем. Сейчас Генка пойдет к нему, и, наверно, все будет хорошо.

И сейчас, и потом. Только надо сначала перевести хотя бы эти две оставшиеся на странице фразы. «Сейчас я вас долбану. Думаете, не долбану?» – Владькиным голосом произнес про себя Генка.

Яшка не ушел вместе с Илькой. Он сидел у порога, и в круглых глазах его блестело острое любопытство.

– И чего притворяешься? – вдруг заговорил он. – Не знаешь, что ли, зачем они едут? Там, в Одессе, специальная больница, где слепых лечат.

– Это я получше тебя знаю, – сказал Генка, садясь к окну.

– Ну и вот!

– Что – вот? – хмыкнул Генка.

– А что! Если можно, его и так вылечат.

«А если нельзя, вылечу я», – подумал Генка, но вслух спросил:

– Как это «так»?

– Ну… без тебя.

– При чем здесь я?

– Ха! – сказал Яшка. – Я, думаешь, дурак? А зачем за английский засел? Теперь все равно зря…

– Знаешь что, Яшка… – начал Генка.

– Что? – настороженно откликнулся тот.

– Воробей ты и есть воробей. Мозги воробьиные.

И тогда Яшка обиделся. Не на прозвище он обиделся: к нему Яшка привык, а на то, как Генка говорил про его мозги – спокойно и насмешливо.

– Ладно, – ответил Яшка и встал. – Мозги… Я хоть на второй год не оставался.

Он ждал, что теперь-то Генка взорвется. Но, листая страницы в конце учебника, где был словарь, Генка хладнокровно произнес:

– А кто оставался?

Это было совсем непонятно. Он стал какой-то непрошибаемый. От такой неожиданности Яшкина обида исчезла, осталось только удивление. Но Генка сидел к нему спиной и разговаривать не собирался.

Яшка толкнул плечом дверь:

– Пойду я…

– Хау ду ю ду! – усмехнулся Генка. – То есть гуд бай!

Люди с фрегата «Африка»

Часть вторая

Глава первая

На реке бухали взрывы. Удары были негромкие, но упругие. Почему-то Яшке представилось, что в жидких сумерках плавают и лопаются черные тугие мячи.

Лампочки в комнате не горели. Яшка сидел скрючившись на кровати и смотрел на окно. Окно было синим. За ним коряво торчали черные ветки. Яшке было тошно, грызла его тревога. Вернее, не тревога, а тоскливое ожидание завтрашнего дня.

Снова лопнул мяч, большой и тяжелый. Воздух мягко толкнулся в стекла, костлявые ветки вздрогнули и заскребли по раме. Кухонная дверь скрипнула и отошла, засветилась желтая щель. Стало слышно, как ворчит и ругает подрывников мать. Потом захныкал во сне Санька.

Яшка скользнул на пол и босиком прошлепал в кухню. Там у порога отыскал отцовские галоши, сунул в них ноги и вышел в сени, сердито хлопая подошвами.

– Опять раздетый шатаешься, ирод! – сказала вслед мать.

Яшка молча захлопнул за собой дверь.

Какая разница: одетый или раздетый? Все равно ничего ему не сделается. Конечно, хорошо бы сейчас простудиться как следует. А может быть, даже и помереть. В самый раз было бы. Но он не заболеет и не помрет, потому что такая у него судьба: все в жизни наоборот.

Яшка вздохнул, поежился и шагнул на крыльцо. Так, подышать свежим воздухом.

Вечерний воздух был немного колючим. Пахло талым снегом и подмерзшей землей. А еще – мокрой сосновой корой от поленницы. Из такой коры получаются отличные лодочки и яхты. А если выбрать кусок покрупнее, можно вырезать большой корабль. Пустить его по разливу темно-синих луж.

Весна… Только сейчас не до корабликов при такой жизни…

Все-таки он взглянул на лужу, которая подступила к самому крыльцу. Ее уже подернул игольчатый ледок. И в кадушке под водосточной трубой вода была тоже закрыта льдистой корочкой. Нижняя кромка изогнутой трубы обросла сосульчатой бородой. Казалось, что хозяин бороды заглянул в кадку, не увидел отражения в застывшей воде и, удивившись, широко разинул рот. Забавно! Яшка даже улыбнулся чуть-чуть. Но тут он заметил другое, более интересное: на изломах сосулек, на кристалликах льда мерцали алые искорки. Совсем-совсем крошечные. Не всякий бы их увидел, но Яшкин острый глаз заметил эти пылинки света. И Яшка удивился: откуда они? Он глянул вверх. Выбрасывая сигнальные вспышки, бесшумно шел реактивный лайнер. Потом, нарастая, пришел его тяжелый гул. И медленно, неохотно утих.

Яшка скользнул глазами от самолета ниже, к горизонту. Чем ближе к земле, тем светлее делалось небо. Из темно-синего превращалось в сиреневое, потом становилось зеленоватым, а над самыми крышами еще отсвечивал бледно-желтый закат. И там, где желтый свет сливался с зеленым, висел чуть заметный месяц. Тоненький, как серебряная проволочка. Вербы и рябины тянули к нему из-за темных заборов растопыренные пальцы, словно готовились подхватить, если месяц сорвется. Но как он мог упасть, легонький такой, прозрачный?

Крыши соседних домов – с трубами, антеннами и скворечниками – резко выступали на неярком закате. Были они почти одинакового роста, лишь один четырехэтажный новый дом, высокий и строгий, поднимался над ними, как суровый крейсер над беспорядочной толпой шаланд и буксиров. В этом доме с недавней поры жил Илька. И четырехэтажную громаду все ребята привыкли называть «Илькин дом». Конечно, там почти сотня квартир, а Илька с матерью живет в одной, маленькой, на первом этаже. Но все равно – Илькин дом.